class="p1">– Кто-нибудь видел вас на озере в первую неделю?
Я напряженно вспоминал. Горячий пот заструился по вискам.
– Не спешите, – подбодрил меня Самохвалов.
Его коллеги ушли обедать. Мы остались одни.
– Вспомнил! – радостно воскликнул я. – Ко мне подплывал парень на лодке. Затем старушка видела меня в лесу. Еще парень и девушка дня два в палатке по соседству жили. Дайте вспомнить, как их зовут. Оля и Дима! Да! Кажется так!
– Хорошо! – прогнусавил следователь. – Ни с кем из них вы, конечно, не знакомы? – то ли спросил, то ли ответил он себе. – Иначе говоря, где их искать, вы не знаете?
Мою бодрость опять подмял страх. Я растерянно пожал плечами.
– Опишите людей, которые вас видели, – попросил Самохвалов.
Вряд ли ему действительно нужны были портреты свидетелей. Но его доброжелательность успокоила меня. Я сосредоточился и шаг за шагом припомнил первую неделю отдыха и людей, оказавшихся рядом.
– А если вы не найдёте их? – спросил я.
– Либо они есть, либо их нет! – проговорил Самохвалов. – Если они есть, найдутся.
– А если нет, то меня …посадят?
– Никто не собирается вас сажать!
– Тогда зачем к нам «канарейка» с патрульными приезжала? Весь двор видел!
Самохвалов поморщился.
– Сами знаете, как у нас – заставь дурака богу молиться! Я же тут не один работаю. У Кобелевой папаша – шишка в минобороны. Вот он за ниточки подергал для ускорения.
Самохвалов помолчал.
– Послушай! Ты же в газете работаешь! – перешёл он на ты и улыбнулся. – Я всё жду, когда ты начнёшь пальцы гнуть! Ты у них новенький?
– После универа. До того вне штата.
– Как ваш Куприянов поживает? Он у нас тут постоянно ошивается – выуживает криминальную хронику. Увидишь, привет ему передавай!
– Ладно! – напряжение внутри немного отпустило.
– Толя, я созванивался с твоей редакцией, с участковым. Все отзываются о тебе хорошо. Да и когда ты вошёл, было ясно, что ты не знаешь, о чём пойдёт речь. Но у московских другое мнение. И дело веду не я. По идее, я лишь должен был выяснить, где ты был. А там пусть разбираются. Потом позвонили бы друзья твоего отца. Надавали бы всем по шапке. Вписались бы твои коллеги из газеты. И мы бы еще оказались крайние. С прессой надо дружить! Поэтому буду говорить откровенно. Но и ты меня не подведи!
– Хорошо!
– Да не трусь ты! Я читал про твоего отца. Цельный был мужик. Наш, уральский. А мы своих в обиду не даём! Они там, в столице, привыкли всё вешать на других, чтобы самим не возиться! Но ты мне должен помочь. Бегать за твоими свидетелями у меня времени нет. Сам понимаешь! Так что поднапрягись. Сам-то что думаешь об этом деле?
Я не ожидал вопроса. Мысли в голове путались. Я вспомнил телеграмму, которой меня вызвали в Москву, подумал о доброжелателе, её отправившем. Вспомнил фотографию молодости отца и его второй жены. Я почувствовал фатальную связь между событиями. Но не мог же я говорить с посторонним всерьёз о своих ощущениях!
– Несчастный случай мог произойти с Верой?
– Вполне. Но пока она не объявилась, это всего лишь предположение.
– А как там узнали, что письмо от меня, если оно отпечатано на машинке? Зачем мне составлять исковое заявление в доме отца, когда проще было бы поговорить с Верой, раз уж я приехал?
Самохвалов развёл руками.
– Я поспрашивал, почему они в Москве в тебя вцепились? Письмо, которое ты прислал, пока не нашли – скорее всего, оно у Веры! Но в её доме обнаружили пустой конверт, по которому определили наше отделение связи и дату отправления.
– Значит, пока письмо не найдено, нельзя утверждать, что его писал я?
– Нельзя. Но соседка по квартире, Лапшина, утверждает, что видела внизу письма подпись шариковой ручкой. Твою фамилию. Кобелева якобы ругала тебя и показала ей письмо. Правда почерка твоего соседка не знает. Ты видел эту соседку? У вас с ней ровно?
– Я с ней один раз чай пил. Ничего не могу о ней сказать.
– Кобелев заявил, что жена тоже рассказала ему о твоей подлянке.
Самохвалов снова выбрался из-за стола и подошёл к окну.
– Согласитесь, зачем мне подписывать письмо от руки? Я же не министр и не издаю приказы! – проговорил я уныло.
– Всё так! – покивал следователь. – В твоём случае столько наворочено, что если предположить худшее, а именно, что Кобелева пропала навсегда, – мы переглянулись – кровь отхлынула у меня от лица, – и ты написал письма и иск, то ты либо полный дурак, либо тот, кто это затеял, очень спешил и не успевал подчистить концы.
На первый взгляд всё вроде логично. На тебя свалилось столько добра, возможность если не жить в Москве, то уйти не с пустыми руками. Ты отослал письмо. Кобелева подала в суд. Ну, ты и погорячился.
Самохвалов выдержал паузу. Я поёрзал на стуле.
– Ну, допустим, – согласился я. – И что мне делать?
– Не дергаться! Я не видел материалов дела. Но у меня сразу есть вопросы. Как ты узнал, что она подала в суд, если вы с ней больше не общались? А если б общались, зачем ей ставить тебя в известность? Ты бы ничего не знал о тяжбе, пока тебя не вызвали. А она за это время через знакомых зарядила бы нужных людей так, что ты бы еще своё отдал. Это раз. А два: допустим, что ты ничего не знал о её планах и решил действовать на свой страх, чтобы ни с кем не делиться. Тогда как ты её нашёл? Дома Кобелева почти не бывала. За неделю она только в Питер и обратно дважды летала! Друзей её ты не знаешь. Москвы, чтобы всё подготовить, – тоже. Она не из тех, кто ездит в метро. Нанять кого-то у тебя ни бабла, ни времени! Ты же не босс мафии! Допустим, тебе повезло. Тогда почему ты не уничтожил письмо с конвертом и черновики? Ни писем! Ни иска! Ты в первый раз слышишь о её делах! Все шито-крыто! И последнее – куда ты упрятал тело?
– Нет, это не последнее, – уныло сказал я. – Тот, кто в квартире составлял иск, знал, что Вера не вернётся.
Самохвалов подумал, скривил рот – верно, – и со вздохом уселся за стол.
– Ты знаешь кого-нибудь из близкого окружения твоего отца, кто мог быть заинтересован в дележе имущества и в ваших с Кобелевой разборках?
– М-м-м. Нет! Я видел пару его сотрудников. Потом разговаривал по телефону с его приятелем. Он бывший депутат. Всё! – пожал я плечами.
– Понятно. Придешь домой, узнай у соседей, не спрашивал ли про тебя кто, пока ты был на озере? Еще раз проверь почту – может Кобелева тебе ответ прислала. Ну и свидетелей ищи! Не затягивай. – Он записал на календаре, вырвал лист и протянул мне. – На! Номер моего рабочего телефона. Как узнаешь что-нибудь, звони.
9
У старого ботанического сада за остановку до своей улицы я вышел из такси и сел на скамейку у заросшего осокой бассейна, чтобы собраться с мыслями.
Как некто, заваривший эту кашу, думал я, увязал моё уединение на озере с исчезновением Веры? Совпадение? Допустим! Но получается, что тот, кто отправил письмо из нашего города, приезжал сюда! Опять же, имела ли телеграмма, которой меня вызвали в Москву, какое-то отношение к этой истории? И если имела, зачем неизвестному было стравливать нас с Верой? Из-за наследства? Но тогда этот человек должен был хорошо знать окружение отца и Веры. Он должен был знать то, что не знал никто, за исключением Веры и её родни – он должен был знать обо мне.
В голову лезла всякая дрянь. Мне мерещились заговоры, политические интриги неведомых противников отца, месть за деда Веры. Мистический страх затопил сердце – смерть не приходит одна: отец, Вера …я – последний. Лишь здравый смысл удерживал меня от желания немедленно удрать и спрятаться в глухомани. Я размышлял дальше.
Старуха Лапшина уверяла, что ничего не знает о Вере, и, тем не менее, вызвала её в Москву. Она утверждала, что Вера показывала ей письмо с «моей» подписью, и, значит, что-то
